Эротическая цензура и, в первую очередь, самоцензура ощущается в русской литературе от Пушкина до Довлатова, понурое ханжество пополам с комсомольским платонизмом: в лучшем случае читателю намекают на процесс или дают примерный вектор развития. Империя русского эроса таинственна, это Терра Инкогнита, путешественники тут ступают на цыпочках и говорят шёпотом.

Пушкин и особенно Лермонтов обладали серьёзной потенцией — речь идёт о прозе, разумеется, — Печорин просто до краёв налит суровым эротизмом, один из самых ярких архетипов, идеально воплотивших концепцию «Эрос + Танатос». Гоголь — безусловный гений с серьёзной проблемой — его жаль чисто по-человечески. Голова Достоевского очевидно была занята другими мыслями, эротизм его героев мрачен и является продолжением их психических недугов.

У Льва Толстого, гениального психолога с богатым опытом в сфере плотских удовольствий, был реальный шанс обогатить нашу прозу — увы, Софья Андреевна не только переписывала рукописи, но и была цензором по департаменту нравственности. Из «Войны и мира» её стараниями была вымарана сцена совокупления порочной Элен с двумя французами сразу. «Фу, Лёва! Это ж будут молодые барышни читать!». Страшно вообразить, что вымарало строгое перо супруги из «Анны Карениной».